Ага, с катушек съехал и прямо к спорткомплексу подкатил.
— Что там на бумаге той было написано?
— Какой? — удивляется он.
После моих объяснений, он задумчиво вспоминает:
— Да-да, было что-то такое. Но я не видел написанное. Странно.
Ничего странного, когда в деле замешан злой боров. Все уже за Алису порешал, зачем доверчивой дурочке что-то знать.
Следующими приходят доберманы-консультанты.
Сорок минут убеждают меня, что дальше будем продолжать формирование Устава. Что ничего по факту не поменялось.
— А какой смысл, если громада уже проголосовала за Устав, где половины и не прописали?
— Так, Устав для внутреннего пользования останется, — расфусоливает Витя. — Василий Иванович намерен все исправно исполнять.
Готова поспорить, что «Василий Иванович» даже не в курсе, что он намерен «все исполнять».
— Законы и правовые акты для того и существуют, чтобы не было лазейки в виде «намерений». Которые поменяться могут. До свидания.
А почти ночью Марат привозит Ивана. Обнимаю козленочка что есть мочи, а он агрессивно выдирается через минуту. Ну потому что взрослый уже шибко! Расспрашивает как я себя чувствую, и кричит:
— Я не хотел, Алиса! Я не хотел! Я для него это подготовил! Чтобы отомстить за тебя.
Целую в макушку и убеждаю, что все сама знаю. И чтобы не смел чувствовать себя виноватым, а про молчаливые инициативы возмщения мы потом поговорим.
Безопасник меня окликает, когда я подвожу Ваню к калитке.
Вздыхаю погромче, чтобы мужчина услышал, и возвращаюсь. Есть надежда узнать подробности, хотя Кулаков наверняка приказал говорить только определенные вещи.
— Рад видеть вас в полном здравии, — миролюбиво заводит Марат.
У него удивительно гладкая кожа, оливкого оттенка. Это делает его моложе и сбивает всегда с толку — очевидно, что безопаснику под пятьдесят на самом деле.
— Я тоже рада видеть, что вы в порядке.
— Кулак запретил мне сообщать вам содержимое угрозы, найденной в подвале.
Угрозы?
Переживаю шок от его откровенности не столь быстро, как хотелось бы.
— Но вы мне скажете? — говорю медленно, а на самом деле панически размышляю, каким обходным путем выяснить что-то существенное.
— Слово нарушать не стану, и меня подключал к работе он, а не вы. Но в моей практике, жертва — всегда приоритет, неважно сколько и кто заплатил. Я человек несовременный.
— Я — не жертва. Я потерпевшая, — улыбаюсь из последних сил. Несколько лицевых мыщц заклинило после того… вечера на мансарде.
Словно тело до сих пор не может поверить в то, что я тогда сказала. Ложь всегда физически отвратительна.
— Так точно, — кивает он и внимательно смотрит на троицу охраны возле забора. — Давайте пройдемся с вами немного.
Прогулочным шагом идем вниз по улице, останавливаемся буквально через два дома от участка Сергея Степановича.
— Кулак запретил говорить, потому что считает написанное повредит вашем психоэмоциональному здоровью. Оно, скорее всего, навредит. Ему виднее, ведь он вас знает. Но я вынужден предупредить вас.
— Это всего лишь слова. На бумажке написанные. Он ведь попытался уже убить меня. Все здесь понятно. Псих какой-то, такие везде встречаются. Выбрал меня, так как я довольно публична и я очень отзывчивая и впечатлительная. Они такое сразу секут, — последнее произношу холодно и цинично.
— И вы, скорее всего, правы относительно выбора, — поворачивается Марат прямо ко мне, — чему я, признаюсь, удивлен. Но все же здесь есть нечто личное. В записке этого… прямо нет, не волнуйтесь. Это из моего опыта.
— То есть, он помучить меня именно хочет?
Обнимаю себя за руки, и безопасник вздыхает и выравнивается.
— На вашей совести, дальнейшее лучше оставить между нами. Он возможно реагировал на активное присутствие Кулакова рядом с вами. Что-то… вроде ревности. Этого я Кулаку не говорил. Не удивлюсь, если псих продумал, как все подстроить, чтобы еще и подростка подставить. Чтобы от вас отсечь. По плану, скорее всего, не пошло. Всех от вас отсечь. И отдельно, Кулак неадекватно реагирует на всю историю с самого начала, — поджимает он губы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Едва не фыркаю.
— Ну, Кулаков бросился спорткомплекс сразу светить везде, видимо, потому что там так на листке написано было. Ровным счетом единственный раз, когда он послушал кого-то. Ну разве не чудесно?
Марат пристально смотрит на меня.
— Это я настоятельно рекомендовал начать стройку публично. Чтобы псих почувствовал, что ситуация под контролем у него. Расслабится тогда, потеряет бдительность.
— Ну, а может Вася попросил вас это сказать, — разворачиваюсь я и мы теперь направляемся обратно.
— Когда я в самом начале настаивал, чтобы у вас была достойная охрана, Кулак забраковал ход. Он жалеет об этом. Любой бы мужчина жалел.
Еще один!
Апатия меня раздавливает, будто пяткой на меня все разом наступили.
Да знаю я, знаю! Открыл стройку не просто из-за каприза. Но все равно специально не подождал моего пробуждения — так как знал: я против буду. Теперь-то выглядит, что он поступил самым благородным способом ради моей драгоценной персоны. Манипулятор!
Все их намерения оправдать и выставить беса в лучшем свете бесполезны. Неважно, что я думаю.
После того, что я прокричала… Я оскорбила его. Такое Кулак не простит.
Я подло напомнила ему, что он тоже детдомовец. Будто это что-то постыдное.
Сожаление гармошкой в груди собирается, но разойтись обратно не сумеет. Только собирается и собирается, и когда-то лопнет от давления.
А пока мне слушать этот пронзительный звук изнутри — как ноты все одновременно нажали, и теперь другого ничего не различить. Ждешь, когда же наконец мучительный звук закончится, и ноты разожмутся, но я не заслуживаю облегчения на самом деле.
Наговорила мерзких гадостей. И лживых. Потому что люблю его и нужен он мне больше всего на свете. Но быть с ним так не могу. Не хотела тогда слышать его злые угрозы. Хотела, чтобы он точно ушел.
Напоив Ваню чаем и любимой «Фантой», выясняю подробности. Стараюсь голову в холоде держать.
Он считал, что автор записок — кто-то из полицейских или сам Петренко. Старался следить за ними, но даже доехать до соседнего поселка не смог — они ведь там все живут. Поэтому он заранее готовил место, куда он кого-то из них заманит.
Ознобом меня прошибает не только от того, что Ваня расправляться с кем-то собирался. Но и потому что, получается, за ним плотно следил мой вредитель. Сам подросток считает, что среди… распространителей наркоты пошли слухи о том, что Ваня ищет и собирает определенные смеси.
Он убеждает меня, что больше не работает с наркотиками и сам никогда не касался.
Я верю ему, так как чувствую правду.
Но есть кое-что еще… Иногда козленочек останавливается и вроде бы внезапно задумывается. Не буду давить на него сейчас, но есть что-то в произошедшем возле лаборатории, что я не могу до конца уловить.
Перед отъездом Марата, я рассказала тому в подробностях произошедшее в подвале. Самой примечательной деталью остается то, что псих рассчитывал на мое выживание. Ведь он призвал меня прочитать записку потом.
Про прикосновение к моему нижнему белью я промолчала.
Расспросы про обвинение Вани вызвали у Марата заметный дискомфорт. Ответил, что мало о деле знает.
С обсуждением ужаса с козленочком я решила повременить, пока сам не скажет что-нибудь. Скорее всего, ему придется рассказывать все правозащитнику, и не хотелось бы ребенка лишний раз травмировать.
Он сам затрагивает тему прямо перед сном.
— Это я виноват во всем. Я!
— Ты что такое говоришь? — бросаюсь к нему из другого конца комнаты. — Ты ни в чем не виноват. Ответственность полностью на психе.
— Я думал, он умрет, — вдруг шепотом частит.
— Кто?..
— Кулак.
— П-почему? — не справляюсь с эмоциями и не могу изумления скрыть.
— Когда в больнице. Он меня привел. Типа… к тебе. Посмотреть. Умрет он, я думал. Умрет.
